К началу первой мировой войны российское дипломатическое представительство за рубежом состояло из 9 посольств (в Берлине, Вашингтоне, Вене, Лондоне, Париже, Константинополе, Мадриде, Риме и Токио), 24 миссий, включая диппредставительства, которые возглавлялись министрами–резидентами, 36 генеральных консульств, 84 консульств и 34 вице–консульств. На 1914 г. штаты загранучреждений составляли 431 человек. В этот период в столицах союзных держав формируются русские колонии из числа правительственных чиновников, связанных с участием России в войне, представлявших военные, морские, финансовые и другие ведомства. Зачастую они соседствовали с русскими политическими эмигрантами, нашедшими за границей убежище от преследований. По словам В.А.Маклакова, эта "единичная эмиграция старого времени <...> устраивалась в Европе без каких бы то ни было льгот от правительств, устраивалась под носом всемогущих посольств Императорской России под защитой общих законов, наперекор правительствам, которые скрепя сердце ее терпели". До февраля 1917 г. российские посольства не имели общения с колониями и были изолированы. "Поскольку бюрократия, военная и чиновная среда, проезжие русские нуждались в содействии посольства — они обращались к нему; но нужно признать, что "объединяющим центром", "родным островом" в чужой земле посольство не служило.
Февральская революция 1917 г. в корне изменила положение российских дипломатических загранучреждений: модифицировала внешние атрибуты дипломатического обихода, изменила профессиональный состав высших должностных лиц, придала новое направление деятельности посольств. Уже в первые недели после революции из Петрограда в российские посольства стали поступать циркулярные телеграммы о новых порядках. Согласно им, необходимо было ликвидировать с посольского флага двуглавого орла, вынести все царские портреты, а на дипломатических паспортах, бланках посольств удалить слова "императорское" и изображение орла . Кроме того, в одном из циркуляров МИД всем дипломатам предписывалось не надевать больше придворных мундиров; ведомственные же можно было носить по-прежнему. Для представителей царского дипломатического корпуса вопрос, оставаться ли на службе нового правительства, был разрешен довольно скоро. "Быстрое признание российского Временного правительства всеми союзными державами, а затем и нейтральными, обязывало их оставаться на своих постах, по крайней мере до окончания войны". Из царских дипломатов добровольно расстался с должностью лишь один — посол в США Ю.П.Бахметьев.
Вскоре Временное правительство, и в частности новый министр иностранных дел П.Н.Милюков, приступило к постепенному обновлению состава российских представителей заграницей. Одними из первых вынуждены были уйти в отставку посланники в Лиссабоне и Копенгагене — П.С.Боткин и К.К. Букеведен, а также поверенный в делах в Берне М.М.Бибиков. Послу в Испании кн. Кудашеву П.Н.Милюков также предложил подать в отставку. Его место занял посланник в Стокгольме А.В.Неклюдов, "по-современному либеральный" и ставший первым послом Временного правительства. В мае 1917 г., уже при сменившем Милюкова М.И.Терещенко, российскому послу во Франции, бывшему министру иностранных дел (1906-1910 гг.) А.П.Извольскому также было предложено прекратить исполнение обязанностей и передать дела посольства советнику Н.Севастопуло.
Ключевые дипломатические посты в союзных и нейтральных державах Временное правительство доверило не профессиональным дипломатам, а представителям "политической общественности", лояльной к республиканской власти в России. Должность российского посла в США занял Б.А.Бахметев, по образованию инженер-гидравлик, кадет, стоявший во главе Русского Заготовительного Комитета в Нью-Йорке, сформированного в 1916 г. царским правительством для военных заказов. Посланником в Швейцарии стал И.Н.Ефремов, прогрессист, бывший Государственный контролер Российской империи (1915 г. Послом во Францию был назначен В.А.Маклаков, известный адвокат, один из лидеров кадетской партии, а в Испанию, вместо внезапно подавшего в отставку А.В.Неклюдова — М.А.Стахович, генерал-губернатор Финляндии, октябрист. Они оба прибудут по месту назначения уже после октября 1917 г. Таким образом произошла резкая политизация российского дипломатического представительства, ранее не доступного для партийных деятелей.
Следует отметить, что либеральные взгляды некоторых дипломатов Временного правительства существенно изменились после февраля 1917 г. под влиянием политической нестабильности в России, в том числе и вследствие Корниловского мятежа. Так А.В.Неклюдов под впечатлением ликвидации государственного переворота, задуманного генералом Л.Г.Корниловым, послал незашифрованную телеграмму А.Ф.Керенскому, в которой упрекнул его в том, что он губит Россию, и заявил о своей отставке. А будущий посол В.А.Маклаков в разговоре с генералом М.В.Алексеевым накануне мятежа заявил, что в случае его успеха "должно восстановить монархию, вернувшись к манифесту об отречении государя, как последнему законному акту". "Наши роли совершенно изменились<...>— вы, генерал-адьютант императора, лицо из ближайшего его окружения, протестуете против монархии, а я на ней настаиваю", — отметил Маклаков.
После февральской революции сфера деятельности российских дипломатических загранучреждений значительно расширилась. С одной стороны, они должны были установить и укрепить дипломатические отношения между новой властью в России и иностранными правительствами, а с другой — принять меры к обеспечению беспрепятственного возвращения на родину политических эмигрантов, санкционированного Временным правительством. Помимо этого, на посольства в столицах союзных державах легла неофициальная обязанность "объединить, примирить и направить" русские колонии, внутри которых господствовали монархические настроения. Ранее отчужденные от соотечественников заграницей, посольства начали сотрудничать с "эмигрантскими комитетами", образованными в Лондоне, Париже, Риме, Берне. Своеобразным центром политической реэмиграции, куда стекались русские граждане из европейских стран и Америки, стало российские посольство в Лондоне, которому Временное правительство выделило кредит на нужды эмигрантов. В этот период российские дипломаты в Англии вынуждены были активно взаимодействовать со своими будущими антагонистами — Г.В.Чичериным и М.М.Литвиновым* , — входившими в "эмигрантскую комиссию" по возвращению политэмигрантов в Россию.
Одновременно в российские зарубежные представительства поступали многочисленные ходатайства о въезде в Россию от самых различных групп ее граждан: трудовых эмигрантов, лиц, выезжавших на время за рубеж и задержавшихся из–за войны, от учащихся, а также военнопленных. Согласно "Правилам об оказании помощи русским подданным заграницей", установленным Временным правительством, российским посольствам и консульствам были отпущены кредиты на выдачу пособий и ссуд для оказания материальной помощи лицам, застигнутым войной за рубежом, и возвращения их на родину. Особое внимание при этом российские загранучреждения обязаны были проявлять к совершенно неимущим русским гражданам; преимущественно старикам, больным и женщинам с малолетними детьми, предоставляя им безвозвратные пособия. Основные потоки этой категории возвращенцев из Франции, Швейцарии, Италии и США проходили через российское посольство в Париже, откуда их большей частью направляли в Лондон. К осени 1917 г. российские дипломатические представительства полностью вышли из изоляции и стали "представлять" не только правительственные интересы, но и интересы соотечественников за рубежом. При этом посольства в Париже и Лондоне превратились в своеобразные "объединяющие центры" россиян различных социальных слоев и политических убеждений, оказавшихся вне родины.
В результате октябрьской революции 1917 г. и прихода к власти большевиков перед зарубежными представительствами российского Временного правительства, в первую очередь при союзных державах, встала острая проблема самоопределения по отношению к новому режиму и его "миротворческой" политике. Уже 27 октября (9 ноября) 1917 г. между руководителями посольств и миссий начался интенсивный обмен шифрованными телеграммами, имевший целью содействовать установлению единообразного отношения этих учреждений к вопросу об образовании нового правительства в России. Инициатором подобного начинания был посол Временного правительства во Франции В.А. Маклаков, выразивший свою готовность к вышеуказанному содействию "в силу географического положения Парижа и значения его как одного из политических центров". В то же время он предпринял попытку, правда безуспешную, установить контакт через французского посла М. Палеолога и военную миссию с представителями бывшего Временного правительства, чтобы выяснить ситуацию преемственности власти.
6/19 ноября 1917 г. чрезвычайный посланник в Лондоне К.Д. Набоков проинформировал российских дипломатических представителей о получении им сообщения от Союза служащих министерства иностранных дел с просьбой уведомить все российские посольства, миссии и консульства об отказе личного состава МИДа и других министерств сотрудничать с правительством Ленина. Оповещенный о забастовке чиновников, В.А. Маклаков занял выжидательную позицию, всецело ориентируясь на отношение союзников к большевистскому правительству. 10/23 ноября 1917 г. он телеграфировал посланнику в Китае кн. Н.А. Кудашеву: "Ввиду слухов о предстоящем оповещении Троцкого о вступлении в должность министра иностранных дел, полагаю, что со стороны заграничных представительств наших в союзных странах было бы некорректным реагировать на обращение к ним со стороны Троцкого без соглашения с местным правительством, тем более что, как мне сообщил Камбон <французский посол в Англии. — М.К. designtimesp=28364>, союзные правительства решили установить между собой согласованное отношение к событиям в России. Поэтому рассчитываю, что по получении подобного заявления от Троцкого мы будем иметь достаточно времени для обмена взглядами на наше отношение к такому заявлению" .
В связи с отсутствием объективной и определенной информации о случившемся из самой России В.А. Маклаков был вынужден исходить из оценки "русской проблемы" правительствами стран Антанты. Следует отметить, что подобное правило активно практиковалось российскими дипломатами еще задолго до октября 1917 г., поскольку и при царском режиме, и при Временном правительстве дело их осведомления о внутриполитическом положении отечества было практически сведено на нет. Поэтому и прежде, для того чтобы составить представление о ситуации в России и авторитете верховной власти, им приходилось руководствоваться сообщениями из зарубежных официальных источников, русскими и иностранными газетными телеграммами и корреспонденциями.
Выяснив, что "французское правительство исходит из предположения о невозможности прочной победы большевиков", Маклаков пришел к выводу, что российским дипломатическим представителям следует "выждать событий", не предпринимать никаких слишком решительных мер и в случае образования в России какой–либо коалиции или компромисса между большевиками и другими партиями — "выждать их программу отношения к войне и сообразоваться с отношением к такому компромиссу союзников" . В то же время Маклаков на встрече с министром иностранных дел Франции Пишоном высказал убеждение о необходимости участия российского дипломатического представителя на предстоявшей в декабре 1917 г. конференции держав Антанты в Париже. По его мнению, отсутствие этого представителя могло бы "дать повод к толкованиям, что выход России из числа союзников — уже свершившийся факт". Несмотря на то, что Маклаков так и не успел вручить свои верительные грамоты до октябрьской революции 1917 г., французское правительство выразило желание его непременного участия на деловых совещаниях конференции.
В свою очередь К.Д.Набоков, исходя из того, что "преемственность власти… фактически отсутствует" и "сидеть сложа руки и выжидать событий — невыносимо и преступно", в противовес позиции Маклакова выступил как сторонник решительных мер. Начатые большевиками переговоры о заключении "справедливого демократического мира" без аннексий и контрибуций были расценены Набоковым как измена России союзникам, подорвавшая ее международный авторитет в глазах великих держав. "Я считаю, что каждый день пребывания у власти большевиков или коалиции с ними является для России величайшим позором и приближает тот момент, когда наши союзницы — великие державы Европы и Америки, станут смотреть на нас и обращаться с нами, как некогда мы обращались с Персией или Кореей", — телеграфировал он Маклакову.
Набоков предложил Маклакову свои принципы согласования деятельности российских дипломатических представителей, предполагавшие коллективное обращение представителей России при союзных державах к Родине от своего имени и от имени всех русских, находящихся в пределах союзных держав, и распространение этого воззвание на юге России посредством румынской Главной Квартиры или через союзные консульства в городах южной России. Кроме того, Набоков считал необходимым: обратиться с открытым призывом и ко всему личному составу забастовавших министерств продолжить обструкцию "изменническому режиму", отметив, что их позиция укрепляет веру союзников в конечное поражение "клевретов Германии", а также заявить, что те люди, которые привлекут на свою сторону лучшие силы страны и одолеют "анархию и предательство" могут быть уверены, что дипломатические представители России сделают всё возможное, чтобы им была обеспечена реальная поддержка союзников.
Не руководствуясь мнением Маклакова, Набоков занял самостоятельную позицию и направил телеграмму во все посольства и миссии 11/24 ноября г., в которой предложил не только представителям России при союзных державах, но и при нейтральных немедленно и коллективно реагировать на "измену Петрограда". Аргумент посланника России в Швеции К.Н. Гулькевича о том, что такое выступление "противно воле народа" Набоков категорически отверг, поскольку видел в происходящих событиях не волю народа, "а безволие казнить предателей и такое страшное попустительство измене, которое ложится несмываемым позором на Россию". Редакцию воззвания к России он предложил выработать Маклакову. По мнению Набокова, с подобным воззванием российским дипломатам следовало бы обратиться и к зарубежным правительствам. Позиция Набокова была ориентирована прежде всего на отношение к России английских правящих кругов, в частности на заявление товарища министра иностранных дел Великобритании лорда Роберта Сесиля о том, что "если русский народ санкционирует действия Троцкого — это поставит его вне общения с Европой".
Однако Маклаков отверг предложение Набокова, поскольку полагал, что коллективность заявления подорвала бы его значение как акта должностного лица как такового, в пределах его обычных отношений к правительству, при котором оно аккредитовано. "Если бы вместо коллективного обращения послы бы выступили с коллективным протестом, обращённым к публике, то они могли бы действовать так только частные лица", — отметил он. Исходя из этого мнения, Маклаков передал 16 ноября 1917 г. министру иностранных дел Франции заявление с выражением возмущения по поводу опубликования советским правительством секретных договоров, и текст его циркулярно телеграфировал в посольства и миссии России, как материал для возможного аналогичного заявления с их стороны. К этому времени большинство российских представителей при союзных и нейтральных державах высказали желание предоставить Маклакову "руководство" своими действиями. Но всецелого объединения достичь все же не удалось, поскольку Набоков отказался поддерживать"выжидательную" тактику Маклакова.
17/30 ноября 1917 г. Троцкий направил циркулярную телеграмму всем российским представителям заграницей, назначенным царским и Временным правительствами, с предложением немедленного ответа о согласии работать под руководством советской власти на основе платформы II Всероссийского съезда, т.е. проводить международную политику, направленную к скорейшему заключению мира. Все не желающие проводить эту политику должны были немедленно отстраниться от работы, сдав дела низшим служащим, независимо от занимавшегося ими ранее поста, если они были согласны подчиниться советской власти. Попытки дипломатов продолжить свою политику в прежнем направлении приравнивались к тягчайшему государственному преступлению.
Заручившись согласием министра иностранных дел Франции, Маклаков оставил эту телеграмму без ответа, о чём в свою очередь, уведомил российские посольства. По всей видимости тактика бойкота Маклакова была ориентирована на линию поведения, выработанную дипломатическими представителями союзных держав на совещании у американского посла Фрэнсиса 9/22 ноября 1917 г. Они решили на советскую ноту от 8/21 ноября не отвечать и в какие-либо контакты с советским правительством не вступать. Российские дипломатические представители единодушно поддержали Маклакова. Исключение составили — временный поверенный в делах Испании Ю.Я.Соловьёв и поверенный в делах Португалии барон П.Л.Унгерн-Штернберг, которые сделали попытку положительно ответить на запрос советского правительства. Однако все телеграммы, посылаемые российскими дипломатами в Петроград перехватывались в пути союзниками. После того как телеграмма Унгерна-Штернберга оказалась перехвачена, он подвергся бойкоту со стороны союзных посланников, а затем и португальского правительства. Копию своего ответа Унгерн-Штернберг прислал российским послам в Лондон и Париж. Набоков тот час же обвинил его в измене России и Временному правительству. Маклаков же, наоборот, ответил Унгерну-Штернбергу, что "никто не поставит Вам в вину ни Вашего понимания положения в России, ни Вашего желания убедить союзников в правильности этого понимания". "Всех удивил тот факт, — телеграфировал ему Маклаков, — что Вы ответили Троцкому, чем признали за ним права Вас спрашивать и, следовательно, признали его законной властью. Это недопустимо раньше, чем он признан Россией и союзными правительствами".
Приказом Троцкого от 26 декабря 1917 г. российские дипломатические представители были уволены со своих постов без права на пенсию и поступления на какие-либо государственные должности. Так же они были лишены права производить с этого дня какие бы то ни было выдачи из государственных средств. В русских газетах появилось сообщение о конфискации имущества Набокова, Маклакова, Крупенского и других российских дипломатов и предложение большевиков явиться им на революционный суд. А 22 мая 1918 г. декретом СНК, подписанным Лениным и Чичериным, были упразднены сами звания послов, посланников и других дипломатических представителей и переименованы в полномочных представителей РСФСР.
Согласно международному праву, падение Временного правительства означало прекращение формальных полномочий представителей России заграницей. Однако правительства большинства мировых государств, отказавшись признать советскую власть и надеясь на ее скорое падение, в первые послереволюционные годы продолжали поддерживать официальные отношения с российскими дипломатами. Таким образом создалось исключительное в истории положение, при котором зарубежные державы официально признавали дипломатические представительства Временного правительства, в действительности переставшего существовать.
В Вашингтоне, Риме, Токио, Франции отношение правительств к российским дипломатическим представителям осталось практически без перемен. По-прежнему российские дипломаты официально признавались в Персии, Китае, Японии. Советское правительство неоднократно предъявляло ноты протеста к дипломатическим представителям этих азиатских стран по поводу продолжения деятельности на их территории российских дореволюционных дипломатов.
Однако, сложная ситуация сложилась в Лондоне, где на ряду с официальным признанным российским посланником Набоковым начал действовать и советский посол Литвинов, признанный неофициально, однако получивший право пользоваться шифрами и посылать дипломатических курьеров. Правда, министр иностранных дел Великобритании Бальфур убедил Набокова, что по-прежнему будет продолжать поддерживать с ним отношения. Кроме того, в Берне российскому посланнику пришлось оставить помещение миссии под давлением советских представителей, которые в скором времени были высланы из страны. Таким образом, в большинстве случаев положение российских дипломатических представительств внешне осталось без перемен. Но как отмечал адмирал Колчак,"по существу, они не были авторизированы никакой властью и существовали как бы по инерции, по старым кредитам. С ними считались как с представителями великой державы, и таким образом все шло по-старому" .
Материальное положение российских дипломатических представительств, лишившихся государственного финансирования, было неоднородным. Так для русских посольств Японии и Китая средства эти поступали от посланника в Японии князя Кудашева, который получал крупные ресурсы от контрибуции за боксерское восстание. Посол в США Б.А.Бахметев и представитель Министерства финансов в Русском Заготовительном Комитете в Нью-Йорке, финансовый атташе С.А.Угет контролировали все казенные денежные средства и российское имущество в Америке (около 70-80 млн. долл.) . В тяжёлом положении оказались сотрудники посольств Голландии и Великобритании. Посланник России в Нидерландах Г. Свечин просил К. Набокова разрешить выдать ссуду сотрудникам миссии из наличного запаса казённых сумм с обязательством "возврата денег при первой возможности", поскольку многие лица оказались стеснёнными в своих средствах. В Англии же по ходатайству Литвинова на все средства, находившиеся на счетах российского посольства, был наложен запрет. Английское правительство взяло на себя ответственность за финансирование российского посольства, значительно сократив субсидии. Набоков подчёркивал, что подобное финансирование принималось в порядке займа.
Финансовое положение российских дипломатических представительств изменилось в лучшую сторону с момента создания всероссийского правительства адмирала Колчака в ноябре 1918 г., Министерство иностранных дел которого взяло их под свою формальную юрисдикцию. Так, например, с 1 марта 1919 г. российскому посольству в Англии стали поступать средства от Омского правительства.
Отказавшись сотрудничать с советской властью, не признав условия Брест-Литовского мира, расчленившего Россию, российские дипломаты активно поддержали белое движение. Посол в Японии князь Кудашев санкционировал формирование вооружённых отрядов, которое он поручил Колчаку. Кудашев разработал план, по которому в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги на средства этой дороге, которые были ранее предназначены для отдельного пограничного корпуса, охранявшего эту железную дорогу, положить основание вооружённой силе в полосе отчуждения, сначала под видом охраны этой полосы отчуждения, а затем, когда эти войска будут обучены и подготовлены "двинуть их за пределы китайской полосы на Владивосток или куда-нибудь". Князь Кудашев инициировал создание нового правления Китайско-Восточной железной дороги, которое получило возможность так или иначе осуществлять свои русские интересы.
В свою очередь Маклаков обратился через посла в США Б.А. Бахметева к президенту Вильсону с просьбой предоставить союзническую помощь для антибольшевисткой борьбы: "Мы никогда не признавали условий брест-Литовского мира и считаем, что безвыходное положение , в которое они поставили Россию, может быть улучшено лишь с помощью наших союзников".
Однако он подчёркивал, что отношение русского общественного мнения к союзному действию находится в зависимости от условий его осуществления. "Успех его невозможен вне национального подъёма в России. Кроме того, необходимо, чтобы русское общественное мнение получило уверенность в том, что суверенные права государства и неприкосновенность его территории на Дальнем Востоке будут ограждены. Нужна уверенность, что компенсации, следуемые Японии и другим державам, принимающим участие в экспедиции, будут находиться в соответствии с неприкосновенностью прав и интересов России, и что действия всех союзников на русской территории будут осуществляться не иначе, как под международным контролем".
Маклаков горячо поддержал решение союзников остановить Восточный фронт путём высадки союзнических войск, преимущественно японских, во Владивостоке и продвижения их к Уралу и Волге.
Он был уверен, что это "единственный способ спасти Россию от власти, созданной Германией, и от окончательного расчленения..." Японцы не потребуют территориальных уступок, союзники никаких тягот на Россию не наложат..." Наконец, что цель интервенции, исключительно защитить Россию от наложившей на неё руку Германии, дать ей свободно сорганизоваться и оказать ей экономическую поддержку".
О корыстных планах великих держав по отношению к России, Маклаков не предполагал. Российские дипломаты при союзных державах последовательно отстаивали идею "единой и нераздельной России", которую они понимали как единую демократическую Россию, воссоединяемую на началах широкой местной автономии с правом местного законодательства.
Маклаков приступил к организации руководящего Центра белого движения за рубежом. Центром являлась Коллегия послов при союзных державах — М.Н.Гирс, Б.А.Бахметев, временами К.Д.Набоков. Для придания её решениям большего авторитета она опиралась на приглашённое ею совещание из находящихся в Париже дипломатических представителей: М.А.Стаховича, посла Временного правительства в Испании, и И.Н Ефремова, посланника Временного правительства в Швейцарии, а также кн. Львова, Коновалова, Извольского. Кроме того Маклаков старался привлечь Сазонова и представителей левых сил.
В конце 1918 — начале 1919 гг. в Париже было сформировано Русское Политическое совещание, которое ставило своей задачей отстаивание единства, целостности и суверенитета России, спасение русской демократии. Председателем его был назначен князь Г.Е. Львов, а в состав членов вошли российские дипломаты: министр иностранных дел Омского и Екатеринодарского правительств Колчака С.Д. Сазонов, послы Б.А. Бахметев, М.Н. Гирс, В.А. Маклаков, М.А. Стахович, посланники К.Н. Гулькевич, И.Н. Ефремов, К.Д. Набоков. Дипломатическая отрасль работы совещания была выделена в особую комиссию из послов при союзных державах под председательством С.Д. Сазонова. Последняя руководила деятельностью политического отдела при Совещании, состоящего из Политико-юридической комиссии и Отдела печати, пропаганды и осведомления. Во главе Политического отдела стоял член дипломатической комиссии Б.А. Бахметев. Исполнительным органом Русского политического совещания являлась Русская политическая делегация (Г.Е. Львов, В.А. Маклаков, С.Д. Сазонов, Н.В. Чайковский и Б.В. Савинков) — своего рода эмигрантское правительство, представлявшее в странах Антанты белые армии. Политическое совещание было создано специально для того, чтобы представлять интересы России на Парижской мирной конференции в 1919-20 гг.
Министр иностранных дел правительства Колчака, а затем Деникина С.Д. Сазонов последовательно отстаивал на Парижской мирной конференции территориальную целостность России. С одной стороны, он ходатайствовал перед главами Антанты о материальной или иной помощи белым правительствам, с другой — остался тверд в вопросе о пересмотре границы России, которую в качестве компенсации за участие в интервенции потребовали Прибалтийские государства. С. Хор, глава английской военно-разведывательной миссии, вспоминал: "Когда заговорили о новых русских границах, Сазонов ответил: "что, если Россия их и потеряет временно, то она обязательно вновь достигнет их... Какое право русский патриот имеет торговать ходя бы пядью русской земли"" . На Парижской мирной конференции 1918-19 гг. сложилась такая обстановка, когда российские дипломаты потеряли право международного голоса (поскольку союзники не считались с их условиями).
С начала 1919 по май 1920 гг. Сазонов в качестве министра иностранных дел объединял деятельность российских учреждений заграницей. При нем активную роль среди российских дипломатических представителей стал играть Е.В. Саблин, назначенный вместо К.Д. Набокова, поверенным в делах России в Англии. Саблину принадлежит идея создания Крымско-Казачьей федерации, на которую ориентировалось правительство Ллойд Джорджа, стремясь хоть что-нибудь спасти от "деникинщины", поддержка которой стоила союзникам огромных материальных затрат. Если английское правительство стремилось превратить Крым во "второй Гибралтар" и использовать крымский вопрос в качестве рычага давления намечавшихся англо-советских торговых переговорах, то Саблин видел в крымско-казачьем государственном образовании, со строгой демократической формой правления своеобразный территориальный щит России. По его мнению оно по мере надобности могло постепенно входить в политико-экономические соглашения с соседними государственными образованиями, устанавливая с ними по ходу требований самой жизни "модус вивенди" и тем самым способствовать разложению назревающего в настоящую минуту кольца окружения России, не советской, а просто России, союзом враждебных "бордер стейтс". Крым и казачество могли бы стать тем очагом национально-демократической России, откуда можно было бы впоследствии постепенно протягивать руку помощи.
Саблин же обратился к Сазонову с предложением провести радикальную унификацию фронта белого движения на чисто деловой программе, поскольку сложившаяся ситуация свидетельствовала о неспособности ее участников повернуть события в свою сторону. Саблин выступал за патриотическую дисциплину, "железное правило которой продиктовали бы каждому, что прежде всего нужен порядок, для чего от всякого не может не потребоваться самопожертвование". По словам М.Н.Гирса, в историческом развитии антибольшевистского движения роль российских дипломатических представительств сводилась всегда к простой формуле — быть представителем последнего русского законного, признанного державами правительства, помогая всемерно тем лицам, группам лиц, союзам, обществам, государственным образованиям, которые вступили в борьбу с советской властью. Однако это не означает, что служа, скажем, правительству адмирала Колчака, генералу Деникину, правительству барона Врангеля этим самым отождествляли себя с ними, признавая себя их представителями, всецело связывая себя с их судьбой. Наоборот, они всегда оставались независимыми и старались оградить собственную самостоятельность и свободу суждения выбора и действия. Всем указанным правительствам они представляли пользоваться своим техническим аппаратом, однако не сливались с ними.
В своей политической деятельности они придерживались принципа беспартийности. Сами же российские партии, оказавшиеся за границей, рассматривали дипломатический корпус как представительство федеральной власти и считали, что для переходного времени "такая позиция достаточна" (П.Н. Милюков).
Кроме своей политической деятельности российским правительствам пришлось взять под официальную защиту русских беженцев. У многих из них не было паспортов, либо имелось лишь удостоверение на клочке бумаги, выданное временным деникинским органом. Российские дипломатические представительства выдавали паспорта старого типа, которые за границей по-прежнему признавались законными. Кроме того, так как иностранные консульства не выдавали виз без рекомендаций российских посольств, они ходатайствовали о визах.
После поражения армии Деникина С.Д. Сазонов сложил с себя полномочия министра иностранных дел. Однако он "учитывал опасность связывать свободу действия и судьбу российского заграничного представительства с Южнорусским государственным образованием" и понимал важность его сохранения "насколько возможно дольше, обеспечив ему тесное объединение и спаянную деятельность" Для этого он вызвал старейшего российского посла в Италии М.Н. Гирса и назначил его "старшиной русского заграничного представительства"..
Задачей М.Н.Гирса стало объединение деятельности последнего с работой правительства Юга России. Прежде всего, он взял на свое попечение совокупность международных вопросов, оборванных падением правительств Колчака и Деникина, а также связанное с ними делопроизводство, которое было сосредоточено в канцелярии Сазонова. М. Н. Гирс не собирался создавать какие-либо центральные органы власти, он оставил лишь в значительно сокращенном виде тот технический аппарат, который координировал политическую работу российских загранучреждений и правительства Крыма, а также занимавшийся текущими делами российских представительств, их личным составом и денежным обеспечением.
В январе 1921 г. этот аппарат, состоял из двух технических советников-барона А.Э.Нольде, юриста, члена ЦК кадетской партии, бывшего заместителя министра иностранных дел в первом составе Временного правительства и А.Н.Мандельштама, бывшего сотрудника министерства иностранных дел, ориенталиста-международника, а также канцелярии из трех лиц.
Российские дипломатические представительства, рассеянные в Европе, Азии, Африке, Америке и в том числе те, которым пришлось сократить свое денежное обеспечение, отозвались на призыв Гирса продолжать сотрудничество. Для них основным принципом деятельности Гирс провозгласил "беспартийность", особенно по отношению к тем русским политическим и общественным группам, которых объединяло общее стремление продолжать политическую борьбу с Советами.
После падения правительства Врангеля в декабре 1920 г. и эвакуации его армии и гражданских беженцев из Крыма, М.Н. Гирс, В.А. Маклаков, Б.А. Бахметев 2 февраля 1921 г. провели совещание в Париже. Там также присутствовал бывший министр финансов Временного правительства М.В. Бернацкий. Участники совещания исходили из тех соображений, что прекращением существования последнего из антибольшевистских правительств на территории России все действующие до последнего времени за границей представители и уполномоченные этих правительств лишались своих функций и перестали признаваться иностранными властями.
С другой стороны, возникшие эмигрантские русские общественные организации, в том числе составившие своей целью помощь беженцам, были лишены "необходимого элемента постоянности как со стороны их конструкции и личного состава, так и в смысле отношения к ним иностранных правительств". В подобной ситуации, по мнению послов, единственным органом идеи государственности, имеющим характер постоянности, законной преемственности и сравнительной независимости от хода событий, осталось лишь дипломатическое представительство России за границей.
В его лице сосредоточились все элементы выявления государственного организма как в отношении к российскому достоянию и к интересам отдельных российских граждан, так и в смысле представительства за них перед иностранными правительствами. Поэтому только оно может нести ответственность за судьбу русских государственных средств и казенного имущества за границей.
Однако в протоколе совещания послов оговаривалось, что подобный статус дипломатического представительства России действителен до тех пор, пока державы отказывались признавать большевиков.
На совещании послы приняли постановление:
1. Армия генерала Врангеля потеряла свое международное значение, и Южно-Русское Правительство с оставлением территории естественно прекратило свое существование;
2. Как бы ни было желательно сохранение самостоятельных Русской Армии с национально-патриотической точки зрения, разрешение этой задачи встречается с непреодолимыми затруднениями финансового характера;
3. Все дело помощи русским беженцам надлежит сосредоточить в ведении какой-либо одной организации. По мнению Совещания такой объединяющей организацией должен быть Земско-Городской Комитет помощи беженцам;
4. Единственным органом, основанном на идее законности и преемственности власти, объединяющем действие отдельных агентов, может явиться Совещание послов. Вместе с этим, указанное Совещание, при отсутствии других общерусских учреждений, принуждено взять на себя ответственность за казенные средства и порядок их определения.
По убеждению Совещания, получить какие-либо средства из иностранных источников возможно лишь на беженцев, но отнюдь не на содержание армии как таковой. При этом вообще можно было рассчитывать лишь на сравнительно небольшие суммы. Таким образом, расходы по содержанию беженцев всей своей тяжестью ложились на ничтожные остатки русских государственных средств и на те суммы, которые могли бы быть выручены от реализации остатков казенного имущества.
В результате Совещания под председательством старшины дипломатического представительства М.Н. Гирса, был организован финансовый совет в составе: В.А.Маклакова, князя Г.Е. Львова и М.В. Бернацкого.
Управление делами совета возлагалось на В.И. Новицкого, который замещал М.В. Бернацкого в случае его отсутствия. Совещание периодически устанавливало общий финансовый план, а также рассматривало и утверждало отчеты всех лиц, уполномоченных по хранению и управлению казенными средствами. Все ассигнования из казенных средств, передаваемые общественными учреждениям и организациям, подлежали ведению и утверждению совета.
В случае, если общественные организации, получившие ассигнования из казенных средств, прекратили бы своей существование, остатки выданных им сумм возвращались финансовому совету..
Позицию Совещания поддержали следующие российские дипломаты:
Б.А. Бахметев (США), С.Д. Боткин (Германия), К.Н. Гулькевич (Норвегия), И.Н. Ефремов (Швеция), А.А. Нератов (Турция), С.А. Поклевский-Козелл (Румыния), С.А. Персиани (Италия), П.К. Пустошкин (Голландия), Е.В.Саблин (Англия), Б.С.Серафимов (Болгария), барон М.Ф. Мейендорф (Дания), В.Н. Штрандтман (Сербия). Они вошли в состав Совещания послов под председательством русского посла в Риме — М.Н.Гирса (товарищ председателя — В.А. Маклаков) .
Их деятельность координировалась путем переписки с председателем Совещания послов. Оно было неофициальным органом, не имеющим устава. Как позднее отметил В.А. Маклаков, никакого устава не было, потому что российские дипломаты считали Совещание своим "внутренним делом". Сами члены Совещания послов предпочитали именовать его Советом послов.
Совет послов отпускал Красному Кресту часть средств из состоящих в его ведение остатков российских государственных сумм, а Финансовый совет при нем взял на себя контроль всех проводимых на эти средства операций и Главного, а местных краснокрестенских управлений и представительств. Кроме того, по решению Совета послов проводились ревизии общественных организаций, в том числе и в Земсоюзе. Эти проверки выявляли факты растрат денежных средств, переданных на содержание беженцев.
Одной из первых мер Совета послов стало выделение 400.000 долл. из фондов российского посольства в США и перевод их Б.А. Бахметьевым на принятие в Сербии 5.000 чел. русских беженцев. В 1921 г. Совет послов поддержал акцию по сбору и выделению средств в помощь голодающих Поволжья.
С начала 20-х гг. положение российских дипломатов за рубежом стало ухудшаться в связи с признанием Советской России рядом государств (Китаем, Персией, Японией и др.). В одних странах посольства распускались, в других их состав сокращался и они стали именоваться "бывшими русскими посольствами". Так, например, в сентябре 1921 г. в Японии посол В.И. Крупенский передал дела Д.Н. Абрикосову и покинул страну, поскольку японское правительство перестало его признавать как посла . В 1924 г. СССР признали Англия и Франция. Послы в этих державах были вынуждены сложить с себя официальные полномочия. Но они продолжали пользоваться авторитетом как официальных правящих кругов, так и в эмигрантских, среди соотечественников. Поэтому они продолжали свою деятельность в уже ином качестве. Создавались специальные учреждения, занимавшиеся делами русских беженцев и возглавлявшиеся, как правило, дипломатическими представителями добольшевистских правительств. Во Франции бывший посол В. Маклаков Центральный оффис по делам русских беженцев, а бывшие консульства в Марселе и Ницце стали его региональными отделениями.
Некоторые из российских дипломатических представительств принимали на себя полномочия представительств Нансеновского комитета, а часть личного состава посольств переходила на службу специально созданных организаций по делам русских беженцев. Аналогично Русскому Бюро во Франции было основано в Берлине Бюро ответственного по делам русских беженцев, возглавлявшееся бывшим посланником в Германии С.Д. Боткиным, который благодаря обширным связям делал эффективной работу Бюро в интересах беженцев. Бюро просуществовало до прихода к власти Гитлера.
Совет послов продолжал свою работу. Его представитель К.Н. Гулькевич вошел в совещательный комитет по беженцем при Лиге Наций, где представлял интересы русской эмиграции. В 1932 г., после смерти М. Гирса, Совет послов возглавил В.А. Маклаков, который стал последовательно проводить курс на сохранение "внепартийности" этого органа, рекомендуя членам Совета воздерживаться от участия в политической полемике. По его мнению, положение бывших послов как "представителей эмиграции", расколотой на "два фланга и два мировоззрения" (правое и левое), не позволяло им занимать чью-либо сторону.
В 1936 г. в одном из писем Е.В. Саблину Маклаков отмечал: "Все-таки мы все, остатки дипломатического ведомства, в представлении эмиграции представляем что-то единое. Все знают, что мы занимаем какие-то посты, размеры которых они преувеличивают и которыми мы пользуемся, в размерах тоже весьма ими преувеличенных. На эти деньги принято смотреть, как на бесхозные, а по модным взглядам, как на народные, на которые имеет право всякий нуждающийся. Но покуда мы все-таки оказываем какую-то пользу и можем считать себя представителями всей эмиграции, это завистливое отношение к деньгам и вообще к нашей эмиграции поневоле смягчается. Иное дело будет, когда эти деньги будут идти на кого-либо, занявшего эту позицию, которую часто эмиграция считает недопустимой и вредной".
Все политические вопросы, расколовшие эмиграцию в этот период, т.е. оборончество, непораженчество, активизм, пацифизм и т.д. Маклаков объявил для членов Совета "табу". Этот принцип, по его мнению, также должен был способствовать координации деятельности членов Совещания и сохранению его внутреннего единства. "Ведь Вы же понимаете, какая бы произошла какофония, если бы все стали говорить то, что думают, при этом поневоле сообразуясь с местными условиями; Вы бы говорили не то, что Боткин, я бы не то, что Штрандтман и т.д. и т.д.", — обращался Маклаков к Саблину. Маклаков настаивал на коллективной ответственности бывших послов за свои политические высказывания и действия когда личное мнение каждого из них выражало общее мнение Совета. "За всякий шаг, который делает один из нас, отвечаем мы все", — подчеркивал он.
Сознательную позицию Маклакова политические силы эмиграции подвергали критике, обвиняя его в равнодушии, в нейтралитете, в том, что его девиз "моя хата с краю", в дискредитации и принижении значения Совета послов. Однако Маклаков был непреклонен: "Тут ведь приходится выбирать, либо быть ярким и красочным человеком, иметь на своей стороне одну часть эмиграции — и быть поносимым другой. Я считаю, что в нашем положении это непозволительно. Или принимать защитный цвет, заниматься нашим непосредственны делом, т.е. защитой существования эмиграции; быть непримиримым к тем условиям, которые сделали нас эмиграцией, но вопрос о том, какими внутренними и внешними путями России освободиться от теперешнего кошмара, представить разрабатывать людям более свободным, чем мы"..
Первостепенную задачу деятельности бывших послов Маклаков видел в оказании материальной помощи и юридической защиты беженцам, независимо от их политических взглядов. "Все, кто не пользуется покровительством большевиков, каких бы политических взглядов они не держались, хотя бы ни о какой политической работе не помышляли, все они — та эмиграция, которую мы должны обслуживать",— писал он Саблину. Маклаков отрицал возможность участия бывших послов в большой политике, их влияние на зарубежные правительственные круги, но считал, что они должны "не только сохранить эмиграцию от падения, нашу молодежь от разрыва с Россией, но и сохранить в иностранцах уважение и симпатию к этой стране, а может быть, и к будущей России". "Мы переубедить никого не можем, но нам очень важно сохранить доброе имя за старой Россией", — отмечал Маклаков.
Его позицию разделяло большинство бывших российских дипломатов, сосредоточивших свою деятельность в специальных учреждениях по делам русских беженцев в разных странах мира. Они сознательно не участвовали в политических дискуссиях, сохраняли нейтралитет, чем вызывали нападки со стороны эмигрантов. Практически только бывший поверенный в делах России в Великобритании Е.В. Саблин активно участвовал в политической жизни эмиграции. Однако он был, по его собственному признанию, "ни левым, ни правым, и в высшей степени беспартийным". Саблин был хозяином "Русского дома" в Лондоне, где регулярно проводил лекции на актуальные политические темы для эмигрантов. Кроме того, регулярно выступал в прессе со статьями против выпадов "активистов" в сторону России. Саблин неоднократно обращался к Маклакову с предложением предоставить право членам Совета послов высказывать гласно свои политические суждения. "А вот меня он <Маклаков — М.К. DESIGNTIMESP=28422> огорчает иногда своим бездействием в смысле политическом, в смысле дипломатическом. Почему бы председателю Совета бывших послов к такому видному деятелю России не выступить с каким-нибудь манифестом по вопросу о недопустимости расчленения России. почему только заниматься визами да паспортами и превратить Совет послов в полицейский участок. Боюсь, что будущий историк очень нас всех — чинов старого МИД — осудит за наше бездействие", — грустно замечал он в письме секретарю Центрального офиса по делам русских беженцев С.В. Жуковскому.
В 1935 г. Маклаков отказался занимать умершего К.Н. Гулькевича, представлявшего Совет послов в Совещательном комитете при Международном офисе по делам беженцев при Лиге Наций. Он решил оставить Совет послов без представителя, поскольку советская сторона предъявила жалобу на то, что "Совет послов есть политическая организация, которой неуместно участвовать в Совещательном комитете частных организаций", и наконец, потому что ему было трудно ответить на вопрос, в каком порядке он стал председателем Совета послов, у которого не было никакого устава. Фактически вступление в Лигу Наций СССР в 1934 г. стало началом конца Совета послов. Маклаков незаметным образом вывел его из состава Совещательного комитета, лишив "всякого официального значения", так как по его словам, "он был выгодной точкой обстрела для большевиков".
В 1938 г., констатируя этот факт, Маклаков отмечал, что Совет послов мог бы иметь свое значение, да и имел его только во внутренних отношениях между бывшими российскими дипломатическими представителями. Его авторитет зависел, "во-первых, в той мере, в какой он сам признавался, а, во-вторых, в какой мере он материально мог помогать на местах". В 1938 г. оба эти условия авторитета Совета послов исчезли, с одной стороны, с приходом в Лигу Наций большевиков, а с другой — с исчерпанием материальных ресурсов. "С тех пор как вместо содружества всех стран в Лиге наций началась политика соперничества и недружелюбия, то положение беженцев может страдать от того, что их представитель будет зависеть от какого-то центра, вдобавок находящегося во Франции", — писал Маклаков. Это побудило его оборвать внешнюю связь с бывшими дипломатическими представителями и предложить им устроиться на самостоятельных началах, имея полномочия местных правительств, а не от Совета послов и не от Женевы. Однако переписка между ними продолжалась вплоть до 1940 г., и бывшие послы продолжали защищать интересы русских эмигрантов в странах их пребывания.
В послереволюционной политической деятельности дореволюционных российских дипломатов хронологически прослеживаются два периода. Первый — с октября 1917 по нач. 1920-х гг., был периодом их официального признания зарубежными правительствами в качестве представителей последнего законного русского правительства и активной политической деятельности в рамках белого движения. Оставшиеся на государственной службе, честно исполнявшие свой долг перед отечеством, российские дипломаты заложили основу феномена "перемещенной государственности" — уникальной особенности Русского Зарубежья, благодаря которой русские эмигрантские колонии, рассеянные по всему свету, составляли единое целое, "общество в изгнании", структурированное по определенным правилам.
Во второй период, с середины 1920-х по 1938 год, после официального признания СССР мировыми державами, бывшие российские дипломаты с одной стороны выступали в качестве представителей эмиграции, защищая ее интересы, а с другой — прилагали все усилия, чтобы сохранить в глазах иностранцев образ Великой России. "... Волею судьбы мы не представители правительства, а мы представители какой-то идеальной России, которая если не вся заключена в эмиграции, то из которой эмиграцию исключить невозможно",— писал В. А. Маклаков в 1936 г. Из всех самоназваний, которые использовали в своей переписке бывшие российские дипломаты ("представители эмиграции", представители антибольшевистской России"), определение, данное В. А. Маклаковым, наиболее верно выражает суть их деятельности в этот период. На протяжении всего пребывания в эмиграции бывшие российские дипломаты сохраняли верность России как громадной, сильной и прежде всего, великой державе.
МИД РФ. Редакция журнала "Международная жизнь " (2001, № 9-10, с.71 — 83).
Присоединиться