Скугаревский

АРМЕЙСКИЕ ОЧЕРКИ

...Еще в Крымскую войну два главнокомандующих Горчаков и Мен-шиков писали один другому: «У меня нет генералов», «я страдаю от недостатка способных людей». Но та война все-таки выдвинула Муравьева, Бебутова, Хрулева, Хрущева. Турецкая кампания 1877—78 г. дала нам Гурко, Скобелева, Радецкого, Лазарева. Японская война не выдвинула ни одного настоящего таланта. Если печать называла некоторых, как, например, покойного Зарубаева, то это были просто твердые люди, честно исполнявшие свой долг, вроде Горшкова, Жукова, Краснова и др. в турецкую войну. Настоящих военных талантов в последнюю войну не выдвинулось ни одного.
Отчего это?
Прежде всего оттого, что вся система назначений начальников в мирное время у нас не способствует, а затрудняет выдвижению людей с военными качествами. Качества военачальника для мирного и для военного времени несколько не сходятся: в мирное время требуется от начальника покладистость с начальством, а в военное время — сопротивляемость  врагу.   В мирное
время затирают «сопротивляющихся» и выдвигают людей более покладистых, а они и на войне оказываются покладистыми... в отношении неприятеля.
Про одного из морских министров И. А. Шестакова рассказывали, что он считал праздником тот день, когда ему удавалось найти среди морских офицеров талантливого человека; он чуть ли не вёл им у себя особые списки. После него ввели во флот ценз, где все, и талантливые и бесталанные, люди измерялись числом лет и месяцев плавания, и даже не плавания, а состояния в плавании. Это, сколько известно, было одной из причин гибели нашего флота.
В сухопутном ведомстве не было своего Шестакова, а для выдвижения начальников установлены правила, своего рода ценз, который также равняет талантливых и бесталанных и даже скорее покровительствует бесталанным, но услужливым и угодливым людям, что также было одною из причин наших сухопутных неудач.

Лет 30—40 тому назад главным источником для пополнения начальнического персонала в нашей армии была гвардия. Начальники эти хорошо знали службу, но службу мирную, показную, имевшую мало общего с настоящим боевым делом. В военном отношении такая категория начальников была мало образована. Это заставляло нас постепенно все более и более выдвигать академиков, и теперь большинство наших высших начальников рекрутируется из Генерального штаба.
Эта категория начальников дает людей образованных, но мало опытных, мало знакомых с практическою службою, с духом войск и с дисциплиною. Да и образование их оказывается чаще совершенно теоретическое, не всегда применяемое на войне.
Среди офицеров Генерального штаба, получающих полки и высшее командование, встречаются люди, преданные делу и искренно желающие учиться и принести пользу войскам. Но есть не мало лиц, идущих командовать полками только для ценза и высчитывающих дни, когда кончится их искус и они снова перейдут на штабную должность. Эта категория «гастролеров», как называют их в армии, является очень вредным элементом в войсках. Не зная службы практически, многие из них не хотят даже и учиться служить, как следует; они не служат, а, как говорится, «отбывают номер».
Особенно вредно влияние таких гастролеров отражается на дисциплине в войсках. Штабная служба не способствует укреплению подчиненности у молодых офицеров, попадающих в штабы после академии; а привилегированное положение у нас штабных вообще и Генерального штаба в особенности совсем портит офицеров в отношении субординации, как говорилось в старину. Когда такой «порченый» получает полк, да еще «на гастроли», то он часто не только не поддерживает дисциплину с должною твердостью, но иногда прямо своими послаблениями   разрушает   ее.   К этому
нередко примешивается желание добиться популярности среди своих подчиненных — тоже большое зло в нашей армии...
Много затруднений в нормальном направлении наших военных дел и в правильном ходе войскового управления делает то, что в военном ведомстве влиятельные ответственные посты занимают иногда без-ответственные лица... Лица эти обыкновенно полны желаний принести пользу, но желания покровительствовать своим ближайшим помощникам, желание получить больше влияния и во всяком случае поддержать престиж той войсковой части или той отрасли управления, которые им вверены, побуждает их часто заботиться о частностях в ущерб общему делу, хлопотать о своих частях, хотя это приносит вред всей армии. К тому же, не всегда обладая в необходимой степени знанием дела и почти всегда не имея опытности в нем, они бывают вынуждены во многом полагаться на своих приближенных, выбор которых не всегда бывает удачен, так как чаще зависит не от достоинств избираемого лица, а от личного к нему расположения избирающего. Приближенные эти нередко не стесняются злоупотреблять влиянием своих высокопоставленных покровителей, что возбуждает неудовольствия и зависть у других; создает категорию привилегированных лиц, случайно попавших под покровительство; затрагивает общее чувство справедливости и тем разрушает нравственные начала, которые должны служить основою крепости духа в корпусе офицеров, о чем я говорил раньше...
Большое влияние на слабость начальнического персонала у нас имеет особенность источников его пополнения. Таких источников, как я сказал выше, у нас два главных: гвардия и Генеральный штаб. Третий, самый многочисленный источник — армейская пехота (в кавалерии и артиллерии вопрос поставлен несколько иначе) у нас находится в таком приниженном и забитом положении, что выдвигает из своей среды сравнительно небольшой контингент старших начальников. Безнадежность карьеры и вообще неудовлетворительное положение наших армейских офицеров заставляет все лучшее из них убегать из строя еще в молодых чинах. И хорошо еще, если офицер уходит в академию; а то больше — в гражданское ведомство, создавая опасный некомплект в армии...
Итак, повторяю, причин, влияющих на неудовлетворительность системы выдвижения старших начальников, у нас много. Принимает ли военное министерство какие-либо меры против них? Не знаю. Производит ли оно хотя расследование вредно влияющих причин? Неизвестно. Думаю, что нет; если бы что было — мы бы слышали.
Пока министерство прибегло к старому излюбленному способу наших порядков прежнего бюрократического строя: вместе с законом о запрещении печатать секретные сведения о мобилизации, о крепостях, о запасах и проч. теперь предполагается запретить делать в печати характеристику высшего командного состава армии («Разведчик», № 1139).
Знакомое средство. Оно было одною из причин того, что мы вели японскую войну «вслепую»; мы были слепы не только в отношении неприятеля, но и в отношении своих военачальников, о которых прежняя цензура не позволяла писать... Беда в том, что нельзя того же запретить заграничной печати, где наших войсковых начальников характеризуют очень откровенно и обыкновенно довольно метко. В конце концов, выходит так, что мы не будем знать своих военных вождей, но наши противники их будут знать прекрасно. Запрещение характеризовать   начальников при-
ведет к тому, что теперь бесталанным и неспособным людям еще легче будет проходить в разряд «высшего командного состава» (кстати, откуда начинается этот высший состав? с генералов вообще или с генерал-лейтенантов? с бригадных командиров, с дивизионных или с корпусных?); еще легче будет проделывать незаконные дела и даже совершать предосудительные поступки...
Нельзя также запретить иностранным военным агентам делать своему правительству «характеристику выс-шего командного состава» русской армии. А они ее делают очень удачно. Лет 50 тому назад прусским военным агентом у нас был Швей ниц (кажется, так была его фамилия). В то время писать о наших генералах было строго запрещено, и потому даже свое высшее начальство не знало их; а Швейниц их знал прекрасно. Тогда рассказывали, что при некоторых назначениях к нему обращались за справками...

...Генеральный штаб у нас комплектуется исключительно из офицеров, кончивших Военную академию, которая готовит своих слушателей скорее в полководцы, чем для службы в Генеральном штабе. Как это ни странно, но Берлинская академия всегда называлась просто Военною академией, однако там читался особый курс «Службы Генерального штаба»; наша академия до последнего времени называлась «Академией Генерального штаба»; но особого курса по этой специальности в ней не читалось. Вот на эту-то несообразность и обратил внимание в моих статьях Александр III в 1885 году. С тех пор прошло 27 лет, но этот курс, кажется, до сих пор еще не введен, хотя из компетентного источника я слышал, что его хотят ввести.
Много я мог бы написать про наш Генеральный штаб. Удивительнее всего то, что в нем много способных и даровитых людей, но не находится на верхах человека, который решился бы реорганизовать этот корпус офицеров, отнять у него вредные привилегии, сделать так, чтобы офицеры его занимались своим специальным делом, чтобы в нем служили действительно только даровитые и полезные офицеры.
Теперь дело поставлено так, что офицер, удачно кончивший курс, после цензового командования ротою поступает в корпус офицеров Генерального штаба, и как бы он там ни служил, можно даже сказать — где бы он ни служил, он остается в этом корпусе. Нужно совершить особый чрезвычайный проступок, чтобы офицера перевели из Генерального штаба. (...)

Причин наших неудач в японскую войну было много; я считаю одною из главных — слабость дисциплины в нашей армии, понимая это слово в широком смысле — в исполнении законов, приказаний, правил, в смысле повиновения и исполнительности.
Наша военная дисциплина довольно своеобразна: она строга к нижним чинам и снисходительна к офицерам; причем чем начальники выше, тем дисциплина среди них поддерживается слабее; а неисполнительность и беззаконие среди высших начальников переходят иногда пределы допустимого.
Строгость дисциплины среди нижних чинов тоже характерна: она поддерживается чаще не строгостью законных требований, не личным примером в этом отношении начальников, а грубостью, доходящей иногда до побоев, о которых, однако, теперь все реже приходится слышать.
Лет 15 тому назад я сделал в печати предложение установить правило, чтобы офицеры всем нижним чинам говорили «вы», и доказывал, что это не только не ослабит дисциплины, но напротив, будет содействовать укреплению ее, потому что побудит офицеров проводить в войсках служебные требования не грубостью, а законными средствами.
Но мне тогда на это возражали, и между оппонентами были уважаемые лица, искренно убежденные во вреде моего предположения. А некоторые подумали, что я предложил это с целью ослабить дисциплину в войсках; упрекали меня в либерализме и радикализме...
Слабость дисциплины среди нижних чинов происходит у нас от халатного отношения к ней офицеров, которые, видя нарушение ее, если оно не затрагивает их лично, не обращают на это никакого внимания. Начинается это с мелочей. Солдат не отдает чести офицеру, многие офицеры не обращают на это внимания — не стоит, мол, возиться. И даже когда случается, что солдат не исполнит приказания, некоторые только выругаются. Подается в строю команда «смирно!» — некоторые солдаты продолжают шевелиться; офицер только крикнет «не шевелись!» — и больше ничего. После этого в рассыпном строю команды прямо некоторыми не исполняются — и ничего: только покричит офицер или подтолкнет...
Укреплять повиновение надо начинать с дисциплины строя; надо, чтобы команда в строю, даже рассыпном, исполнялась моментально, чтобы всякое приказание начальника исполнялось немедленно. Отступление от этого правила должно преследоваться дисциплинарными мерами без брани, но с настойчивостью и неумолимою строгостью...
Поддержание дисциплины среди офицеров куда труднее.
Главное затруднение тут заключается в отсутствии общей системы, однообразных требований свыше, одной   твердой   руки. Офицерство, как всякая масса, инертно. Как интеллигентная масса, офицеры ценят законность и разумность требований, но как люди вообще, наши офицеры обладают общечеловеческими слабостями и потому, без общего руководства свыше, легко поддаются этим слабостям. Гр. Шептицкий, австрийский военный агент при нашей армии в японскую войну, пишет, что русские пехотные офицеры вечно жалуются на свою судьбу, ругают свою службу, критикуют начальство и высшим счастьем считают отдых от службы. Действительно, при отсутствии законности в высших чинах, при безотрадном положении армейских офицеров,   отсутствии систематических требований свыше им легко впасть в критиканство и бездеятельность.
Наш офицер обладает хорошими качествами и при общих дружных требованиях старших начальников мог бы считаться отличным офицером во всех отношениях; но отсутствие общего руководства в ведении корпуса офицеров значительно затрудняет тех из них, которые хотят работать в армии.
На эту бессистемность, после отсутствия единства требований свыше, влияет слабость нашего начальнического персонала...

А. Скугаревский. «Очерки и заметки», вып. 3. Спб., без года изд.