Грулев

Если эта наука не будет узнана готовящимися в офицеры до того времени, как они оденут офицерские погоны, то после они этого уже никогда не постигнут. Все мы знаем, что в силу дисциплины солдат в присутствии офицера говорит не так, стоит не так, поворачивается не так, словом, во всем, даже в обращении с другим солдатом или с посторонними, солдат держит себя не так, как он это делает, когда предоставлен самому себе. Мы должны признать непреоборимую силу вещей: как только мы облекаемся в офицерские погоны, между нами и солдатом ложится густая завеса, скрывающая от нас всю — настоящую, а не казовую — жизнедеятельность солдата. Многие ли из нас такие тонкие психологи, чтобы могли свободно пробраться в самое нутро солдатского мировоззрения через непроницаемые переборки в виде «так точно», «никак нет». Стоит подслушать иногда солдата со стороны и невзначай, чтобы убедиться, до какой степени это для нас чуждый человек и по разговору, и по взглядам, и отчасти даже по складу мысли, так как в присутствии офицера и мысль солдата скована дисциплиной. Бывает, правда, что и офицеру удается иногда стать близко, вплотную, к солдату, срод-ниться с его душой, чувствовать его сердцем; но это дар божий, который дается немногим. Недаром военная история знает таких феноменов в виде редких исключений. А между тем, разве знать солда- • та — т. е. сущую основу всего нашего военного дела,— разве это уже такая безделица?..
Но если изучение солдата представляет собою для офицера науку почти недосягаемую, то необходимо поставить дело так, чтобы он сколько-нибудь ознакомился своевременно с этим «предметом»; а это возможно только тогда, когда для производства в офицеры будет требоваться известный ценз предварительной выслуги в строю и жизни в казарме в нижнем звании. Когда, прежде чем стать офицером, молодой человек сначала поживет под одним кровом с солдатом, будет дышать одним воздухом, есть из одной миски и шагать рядом в походе, то тут не потребуется для изучения солдата глубокой наблюдательности или тонкого анализа окружающей жизни; тут, само собою, целиком претворяешься в общем горниле солдатского житья-бытья и затем впоследствии, будучи офицером, без лишних слов — не по книжке, а собственным опытом — угадаешь, когда солдат устал, как ему удобнее, что ему вкусно и т. п. Нам кажется, что по этому важному вопросу не может быть двух мнений, и если он до сих пор забыт, то только в силу нашей дворянской вольности: не в пример приятнее одеть сразу офицерские погоны и обойтись, по возможности, без необходимости жить в казармах, питаться подлинными солдатскими щами и т. п.
Нельзя пренебрегать и строевой подготовкой, которая дается только в солдатских рядах. Необходимо помнить, что в глазах солдата авторитет офицера измеряется не программами по логарифмам и тригонометрии, а твердостью тех именно познаний, которые составляют солдатскую науку и для которой каждый офицер обязан во всякое время явиться профессором. Многим офицерам, не стоявшим в нижнем звании в солдатских рядах, памятны, вероятно, жгучие минуты, пережитые ими во время первых шагов строевой офицерской службы, когда, подходя к строю, не знаешь, как подойти, как стать, как держать себя с этой массой людей, с которой сталкиваешься впервые. Жаль, что и в этом случае мы отступили от заветов старины: когда-то Суворов в свое время добросовестно выстаивал на часах и в солдатской шинели проходил не на шутку всю нелегкую в то время муштру солдатскую вместе со всеми нижними чинами. Многие ли, например, из членов комиссий, обсуждающих разные вопросы об упрощениях в караульной службе, стояли когда-нибудь сами на часах? А ведь когда возникает вопрос, например, о смене часовых через такие или иные промежутки времени и тому подобных упроще-ниях, то путем умозрительным трудно, конечно, прийти к правильному решению; но мы всегда в состоянии будем судить об этом вопросе с большей уверенностью, если в свое время сами доподлинно стояли на разных постах, при разных условиях. И так во всем.
Обращаясь к контингенту офицеров, поставляемых нашими кадетскими корпусами, нельзя не признать, что они являются в войска офицерами, т. е. готовыми наставниками солдат в жизни, не будучи сами знакомы не только с солдатской жизнью, но и без всякого житейского опыта вообще. Откуда им знать жизнь, которую они видят впервые только облачившись в офицерские мундиры? А казалось бы, чтобы быть руководителем массы, и в мирное время, и в бою, требуется хоть какая-нибудь житейская школа и знание людей. У нас давно признано неоспоримой истиной, что наши женские институты выпускают своих питомиц в виде «наивных институток», мало подготовленных к жизни. А чем наши закрытые военно-учебные заведения отличаются в этом отношении от институтов? Разница лишь в том, что институтка впоследствии шагает в жизни под крылышком папаши или мужа, а юные офицеры призваны сразу стать
учителями и наставниками взрослых людей, иногда гораздо более их умудренных опытом и знанием жизни.
А ведь служба наша, в конце концов, сколок все той же жизни.(...)
...Такова моральная сторона дела — нравственная спайка, которая обусловливается первыми шагами совместной службы офицера и солдата. Но не менее важна и практическая сторона вопроса — познать солдатскую науку не из умных книжек, а по собственному опыту. Надо удивляться, как далеко мы отстали в этом отношении от офицерской подготовки, существовавшей у нас 100—150 лет тому назад...
Хуже всего то, что значительную часть всех тех программных наук, на которые пришлось затратить столько времени, с первых же шагов офицерской службы, приходится сдать в архив; тогда как со стороны подлинной солдатской науки офицер ощущает сразу полную свою неподготовленность: подходя к роте, он чувствует некоторую неловкость, не может взять верный тон в обращении с солдатом, не может дать верных практических указаний в таком деле, которое для него самого совершенно ново и незнакомо; он прекрасно изучил по уставу те пункты, когда часовой может употребить в дело оружие, но сам он никогда не стоял на часах (на посту настоящем, а не воображаемом, как это проделывается в училище), а потому и не может дать советов по указаниям личного опыта. Солдат видит и учитывает эти первые шаги молодого офицера, и доверие к начальнику подорвано с самого начала.
Крайне необходимо пополнить подготовку нашего офицера приобщением его к подлинной солдатской науке, заставив его некоторое время прослужить обязательно в солдатских рядах простым рядовым, до того времени, как он явится в эти ряды в офицерских погонах, как признанный  повелитель  и учитель.
Это благоразумное требование, как замечено выше, испокон веков существовало в нашей армии и строго проводилось в жизни, не допуская исключений ни для кого. Сам великий основатель русской армии, Петр I, признал для себя обязательным начать службу рядовым, чтобы доподлинно заслужить, а не получить только чин офицера. Впоследствии мы видим Румянцева, Суворова и других добросовестно выстаивающими на часах, вытягивая на собственных плечах очень нелегкую лямку солдата того времени.
С течением времени это разумное требование стало глохнуть и забываться. Увлеклись подъемом образовательного уровня. Стараются привлечь в офицерские ряды побольше громких дипломов, чтобы не отстать от Европы. С этой целью доступ в военные училища, а затем в офицеры открыт дипломам прямо с улицы. Можно с соответствующим дипломом стать сразу офицером, не побывав не только в солдатских, но и в юнкерских рядах. Получаются начальники, совершенно чуждые той среды, для которой они призваны служить воспитателями, руководителями, учителями и инструкторами. Неужели это может быть признано нормальным?
Мы видим кругом в настоящее время, что во всех отраслях человеческой деятельности отдается должная дань практической подготовке. И только в нашем военном деле пренебрегают этим требованием, несмотря на то, что именно у нас, в армии, оно имеет большее значение, чем где бы то ни было, потому что приходится иметь дело с такой областью человеческой работы, где верхоглядство или невежество начальника приводит к гибельным последствиям.
Кроме того, необходимость в нашем военном деле окунуть офицера предварительно в солдатское житье-бытье обусловливается еще тем, что, в противоположность всем другим профессиям, вершителем дела во всех случаях является исключительно офицер. От инженера-путейца требуется, например, обязательное ознакомление на практике с обязанностями машиниста на паровозе, но на практике, собственно, поезд ведет всегда не инженер, а машинист. У нас же от начала до конца солдат является лишь орудием в руках офицера, и при всем том считается возможным, чтобы офицер знакомился с солдатом лишь на службе, присматриваясь к нему с течением времени. Ясно, что тут неминуемо должно получиться верхоглядство и невежество в отношении подлинного знания жизни и службы солдата...
Неудивительно, что, являясь в роту, молодой офицер чувствует себя первое время в крайне неловком положении, видя солдата первый раз в жизни, а между тем приходится с первого шага выступить его наставителем и руководителем. С течением времени офицер привыкает к своему положению — ничего нет проще привыкнуть к апломбу начальника. Но своеобразные особенности солдатского житья-бытья, сокровенные тайники солдатской души — все эти важнейшие стороны нашего военного дела остаются чуждыми и непонятными современному офицеру во всю его службу. Оттого-то в наше время нет той близости между офицером и солдатом, которая замечалась в былое время.
Практические последствия этого пробела в подготовке офицера имеют огромное значение в нашем военном деле, отражаясь не только в бою, но и в мирное время, на каждом шагу. О чем бы не возникал вопрос, касающийся жизни и службы солдата и требующий решения со стороны офицера,— везде офицер оказывается невольно в ложном положении, так как со всеми этими вопросами он знаком лишь в теории или в лучшем случае испробовал их на себе в виде фальсификации в стенах военного училища.(...)