Домашние меры воспитания солдата

Мориц Саксонский, например, говорил, что «тайна побед заключается в ногах солдат». Он хотел сказать, что на войне успех бывает на стороне более быстрого и более энергического противника, т. е. сильнейшего нравственно. Наполеон I положительно высказал, что «во всяком боевом деле три четверти успеха зависят от нравственной стороны и только одна четверть от материальной», т. е. победа достается сильнейшему нравственно. В наше время Ле-Конт, автор обзора итальянской кампании 1859 года, так определяет значение солдата и требования от него: «солдат должен занимать средину между человеком и вещью». Или, вернее, по словам г. Леера: «военный должен быть способен, в бою, мгновенно превращаться из человека в вещь и из вещи в человека». Способностью к таким превращениям может обладать только человек сильный нравственно. Г. Драгомиров, сказавши, что австрийцев победили в 1866 году не игольчатые ружья пруссаков, а те люди, у которых ружье было в руках; упомянув, что нужно хлопотать не столько о хорошем вооружении, сколько о том, «чтобы человек был, по возможности, совершеннее», дает еще большее значение нравственной стороне в ряду качеств, требуемых от хорошего солдата...
Следовательно, во все времена в ряду качеств, требуемых от хорошего солдата, на первом плане стояли качества нравственные, почему и в деле воспитания его нравственное развитие должно играть первую роль. Эта роль нравственного развития не отнимает значения развития физического, достигаемого правильным обучением солдат; напротив, она предполагает его, как нечто безусловно необходимое, как азбуку военного дела. Взглянем на окружающую нас действительность, чтобы дать себе отчет, на сколько и как в деле воспитания солдата она осуществляет последний вывод. Взглянем на меры, принимаемые нами для того, чтобы сделать нашего солдата «возможно совершенным человеком», человеком «сердца и добра». Все эти меры мы подразделяем на правительственные и домашние. К первым мы отнесем реформы новейшего времени: отмену телесного наказания, введение нового положения о дисциплинарных взысканиях, новую судебную реформу, новейшие изменения в уставе о рекрутской повинности и т. д. К мерам домашним мы отнесем: грамотность, законность во всех отношениях старшего к младшему (как противоположность прежней патриархальности) и разумную справедливость в домашнем суде и расправе. Последние меры мы назвали домашними потому, что они получают свой характер от самых близких, так сказать, домашних начальников, и по своей кажущейся мелочности в боль-шей части случаев ускользают от контроля   правительственного. (...)
Рассмотрим теперь значение других домашних мер воспитания солдата, мер, вытекающих из повседневных отношений солдата к его ближайшим начальникам. Мы разумеем обучение солдата, определение взысканий с него за проступки и т. п. Мы живем в такое время, когда о палках и фухтелях, как о средстве взразумить или научить чему-либо солдата, забыли и думать. Но это не значит, что в деле обучения солдат мы отрешились от всех грехов старого времени. Нет, мы и до сих пор еще не вполне сознали, что, обучая солдата в манеже, на плацу или на скамье школы, мы учим не ребят, а своих сослуживцев (что мы начинаем сознавать это, видно отчасти из того, что самое приветствие «здорово, ребята» встречается реже. Теперь говорят: «здорово, солдаты, здорово, уланы, драгуны» и т. п.). Мы и до сих пор, при том же обучении, не совсем отрешились от системы запугивания, от желания становиться пред подчиненными на ходули — на ходули отцов пред детьми. Сколько жалких сцен разыгрывается подчиненными и начальниками, воспитанными в старом духе, можно видеть в ожидании смотра, когда солдат начинает суетиться и волноваться, когда и сам начальник меняется в лице и дрожит, словно совершил что-либо преступное. Смотр, начавшийся при таких условиях, выходит не редко хуже домашних учений. Какая тому причина? Почему ближайший начальник потерялся пред старшим? Потому что он сам привык рассчитывать на такие эффекты при своем появлении среди своих подчиненных. Потому что он сам любит выставить напоказ свою личную (прежде, для мягкости, говорили «отеческую») власть и силу, оставляя в стороне влияние, которое он может и должен иметь, как представитель требований закона. Все это вредно действует на воспитание солдата, заглушает в нем чувства человеческие, мешает развитию в нем той самоуверенности, без которой солдат будет, по духу, вечным рекрутом, как на учебном плацу, так и в виду неприятеля...
Нет никакого сомнения, что наше положение о дисциплинарных взысканиях имеет одну цель: исправление виновного посредством таких мер взыскания, которые, по меткому выражению г. Бараниуса, «заставляют виновного вдуматься в свой поступок». Но верно и то, что мере исправительной по сущности можно придать характер карательный одним тоном ее определения, доказывающим, что при определении взысканий начальник играет роль прежде всего исполнителя приговора, а уже потом судьи, а не наоборот. Вредное влияние этой роли иногда увеличивается еще тем, что при определении значения известного проступка и взыскания за оный мы любим руководствоваться не одним тем сознанием, которое вытекает из вышеопределенной цели взысканий, но и настроением своего духа, вдохновением. «Поставить на три дневки без очереди»,— говорят в первом случае солдату, встреченному на улице с расстегнутым крючком воротника. «Ступай и не попадайся больше»,— говорят в другом случае человеку, уличенному в плутовстве, и т. п.

«Военный сборник», № 5. Спб., 1868